В наши дни, когда решается судьба постсоветского пространства и принимаются принципиальные решения по созданию Евразийского союза, уместно возвратиться к урокам несостоявшейся интеграции в рамках СНГ. Начну с того, что, фактически подталкивая СССР к распаду, тогдашнее управление Рф оказалось в плену 2-ух ошибочных представлений.
1-ое — иллюзия «приползания», 2-ое — теория «обузы». Оно наивно считало, что страны — участницы СНГ будут вечно от нас зависеть и никуда не денутся, так как не состоятся в качестве дееспособных стран. В то же время числилось, что Наша родина быстрее устроится на «солнечной стороне жизни» и без их. Да и то и другое оказалось большой ошибкой. Все страны СНГ с самого начала взяли курс на полную независимость от Москвы, действуя в отношениях с ней по принципу: «максимум экономических выгод — минимум политических обязательств». При разработке СНГ на постсоветском пространстве отсутствовало учтено и такое только принципиальное событие, которое можно было бы обозначить как «барьер размерности». Дело в том, что формирование интеграционного блока существенно облегчается, ежели его потенциальные участники наиболее либо наименее равновелики. Фуррор ЕС в значимой мере предопределен тем объективным обстоятельством, что тут имеет место наличие как больших относительно равновеликих государств — Великобритании, Франции, ФРГ, Италии, так и малых, — Голландии, Бельгии, Ирландии и др. Почему это принципиально? Так как, передавая в наднациональный орган часть собственного суверенитета, каждой стране приходится идти на компромисс, что-то получать и что-то отдавать. Возьмем французов и германцев. 1-ые желали иметь единый сельскохозяйственный рынок, поскольку были там сильны, а 2-ые — единый индустриальный рынок, где у их были доминирующие позиции. Интересы же итальянцев и британцев, к примеру, разрешают занимать другие позиции, вступать в переговоры и коалиции, оставляя широкие способности для маневра. В СНГ же на Россию приходится 65–70% всего экономического потенциала содружества. И в этом основная неувязка. Ведь даже если б все желали новейшей интеграции и никто не стремился бы в НАТО либо в Евросоюз, то все равно столкнулись бы с очень сложной неувязкой — она вроде бы задана вначале, так как страны экономически неравновесны. С кем и что обязана согласовывать Наша родина, в которой наднациональный блок передавать часть собственного суверенитета, ежели на нее приходится 2/3 всей экономики СНГ? Рф в принципе тяжело координировать любые свои шаги с малыми государствами — скажем, с Молдавией, Киргизией, — а они, обычно, не имеют желания подчиняться ее правилам и нормам. Фактически, конкретно в этом и состоит «барьер размерности», который, естественно, есть и в ЕС, но там он существенно ниже, чем в СНГ. Членам Евросоюза существенно легче, чем в СНГ, отыскивать компромиссы в интересной игре — «брать и давать». Наша родина очень велика, чтоб быть равноправным партнером, и это объективно затрудняет всякую интеграцию с ее ролью. И всё же «интеграционное окно» способностей в рамках содружества есть. Это Таможенный альянс, который в перспективе способен стать ядром грядущего Евразийского союза. Тем паче что зреет и политическая база для региональной консолидации в связи с возрастающей активностью исламского фундаментализма. Государствам — членам новейшего экономического союза нужно инициировать совместную програмку реструктуризации и диверсификации собственных экономик, используя оставшиеся заделы русского научно-технического потенциала. Правда, в этом вопросце в наших руководящих кругах, не лишь в наших, живуче представление, что вся русская индустрия — это сплошная «потемкинская деревня» и чем быстрее она исчезнет, тем будет лучше для всех. Так мыслить — суровая ошибка. Ежели отрешиться от пробы реанимации оставшейся еще очень солидной по интернациональным меркам части русского научно-технического потенциала, то все страны постсоветского мира безизбежно столкнутся с рисками «технологического захолустья» и навряд ли сумеют противостоять им. Координация государственных промышленных политик, которую обязана инициировать Наша родина, становится тут императивом. Похоже, установка на получение односторонних преференций от Рф начинает сейчас уступать место наиболее оптимальным суждениям. Кажется, у новейших независящих республик уходит ужас перед возможностью восстановления русской империи, чего же они боялись все эти 20 лет. На данный момент, по-видимому, происходит некий перелом. Тяготы существования в грозном глобальном мире крайних лет начинают как бы взывать к необходимости совместного противодействия растущим угрозам и вызовам. В то же время все дискуссии о Евразийском союзе как кандидатуре ЕС кажутся мне контрпродуктивными. Нужно держать в голове, что интеграция в рамках Евросоюза основывается не только лишь на экономических мотивах. Тут есть некоторая социокультурная европейская установка, сплачивающая народы и страны. У нас пока таковой нет. Классическая евразийская мысль на этот момент непригодна. Я имею в виду ту идеологию, которую разработали в 1920-е годы российские эмигранты, пытаясь сделать евразийскую политику как кандидатуру Западу, который типо обманул Россию, бросив ее на произвол судьбы. Такое евразийство не быть может восстановлено. А может ли вообщем созреть некоторая общественная идеология в критериях острого недостатка демократических традиций? В общем, наши условия для интеграции ужаснее, чем в Европейском союзе. Но что касается чисто экономического нюанса интеграционных проектов, то при определенных критериях они перспективны, и тут я не вижу никакой кандидатуры русской щедрости. Мы не должны быть скрягами и биться за каждый рубль либо бакс в наших действиях, газовых либо негазовых войнах. Ежели мы вправду желаем консолидировать постсоветское место, то у нас нет никакого выбора, не считая как платить за интеграцию. В короткосрочном плане — это утраты, в длительном — конкретный выигрыш для всех, в том числе и для Рф. Создатель — директор Института экономики РАН